«Отвратительная мерзость»: как великих композиторов ругали современники

Лист

«Оркестровая музыка Листа — это оскорбление искусства. Это безвкусный музыкальный разврат, дикое и бессвязное животное мычание».

Boston Gazette, цит. по: Dexter Smith’s Papers, апрель 1872 года

«Взгляните на любую из композиций Листа и скажите честно, есть ли в них хотя бы такт подлинной музыки. Композиции! Декомпозиции — вот пра­вильное слово для этой отвратительной плесени, душащей и отравляющей плодородные почвы гармонии».

Musical World, Лондон, 30 июня 1855 года

«Концерт Листа — подлая, низкопробная пачкотня. Путешественники так описывают выступления китайских оркестров. Возможно, это представитель школы будущего… Если так, то будущее вышвырнет в помойку сочинения Моцарта, Бетховена и Гайдна».

Джордж Темплтон Стронг. Из дневника, 19 ноября 1870 года

«Лист заставляет музыкантов выжимать из инструментов самые неприятные звуки на свете. Скрипачи у него играют смычком почти у подставки, так что звук напоминает мяуканье одинокого, охваченного похотью кошака в ночи. Фаготы ухают и хрюкают, как призовые свиньи на ярмарке. Виолончелисты усердно пилят свои инструменты, как лесники — здоровенные бревна. Дирижер пытается со всем этим справиться, но если бы музыканты отбросили ноты и играли что угодно, как Бог на душу положит, получилось бы не хуже».

Era, Лондон, 25 февраля 1882 года

Малер

«Слюнявая, кастрированная простота Густава Малера! Было бы несправедливо тратить читательское время на описание того чудовищного музыкального уродства, которое скрывается под именем Четвертой симфонии. Автор готов честно признать, что большей пытки, чем час с лишним этой музыки, он никогда не испытывал».

Musical Courier, Нью-Йорк, 9 ноября 1904 года

Мусоргский

«„Бориса Годунова“ можно было бы озаглавить „Какофония в пяти актах и семи сценах“».

Николай Соловьев. «Биржевые ведомости», Санкт-Петербург, 1 февраля 1874 года

«Я изучил основательно „Бориса Годунова“…Мусоргскую музыку я от всей души посылаю к черту; это самая пошлая и подлая пародия на музыку».

Петр Ильич Чайковский. Из письма брату Модесту, 29 октября 1874 года

«„Ночь на Лысой Горе“ Мусоргского — самое отвратительное из всего, что мы когда-либо слышали. Оргия уродства, настоящая мерзость. Надеемся никогда не услышать ее вновь!»

Musical Times, Лондон, март 1898 года

Прокофьев

«Сочинения мистера Прокофьева принадлежат не искусству, а миру патологии и фармакологии. Здесь они определенно нежелательны, ведь одна лишь Германия, с тех пор как ее захлестнуло моральное и политическое вырождение, произвела больше музыкального гуано, чем может вынести цивилизованный мир. Да, это звучит прямолинейно, но кто-то же должен противостоять тенденции понравиться публике, сочиняя то, что мы не можем назвать иначе, как низкой и вульгарной музыкой. Сочинения же мистера Прокофьева для фортепиано, которые он сам и исполнил, заслуживают отдельных проклятий. В них нет ничего, что способно удержать внимание слушателя, они не стремятся ни к какому осмысленному идеалу, не несут эстетической нагрузки, не пытаются расширить выразительные средства музыки. Это просто извращение. Они умрут смертью выкидышей».

Кребиль Г. Э. New York Tribune, 12 декабря 1918 года

«Для новой музыки Прокофьева нужны какие-то новые уши. Его лирические темы вялы и безжизненны. Вторая соната не содержит никакого музыкального развития, финал напоминает бегство мамонтов по доисторической азиатской степи».

New York Times, 21 ноября 1918 года

Пуччини

«Большая часть „Тоски“, если не вся она, чрезвычайно уродлива, хотя и своеобразна и причудлива в своей уродливости. Композитор с дьявольской изобретательностью научился сталкивать резкие, болезненно звучащие тембры».

Boston Evening Transcript, 12 апреля 1901 года

Равель

«Прослушать целую программу сочинений Равеля — все равно что весь вечер наблюдать за карликом или пигмеем, выделывающим любопытные, но весьма скромные трюки в очень ограниченном диапазоне. Почти змеиное хладнокро­вие этой музыки, которое Равель, кажется, культивирует специально, в больших количествах способно вызвать только отвращение; даже красоты ее похожи на переливы чешуи у ящериц или змей».

Times, Лондон, 28 апреля 1924 года

Рахманинов

«Если бы в аду была консерватория… и было задано написать программную симфонию на тему семи египетских язв и если бы была написана она вроде симфонии Рахманинова… то он блестяще выполнил задачу и привел бы в восторг обитателей ада».

Цезарь Кюи. «Санкт-Петербургские новости», 16 марта 1897 года

Римский-Корсаков

«„Садко“ Римского-Корсакова — это программная музыка в самом ее бессовестном виде, варварство, сопряженное с крайним цинизмом. Нечасто нам приходилось встречать такую бедность музыкальной мысли и такое бесстыдство оркестровки. Герр фон Корсаков — молодой русский офицер и, как все русские гвардейцы, фанатичный поклонник Вагнера. Вероятно, в Москве и Санкт-Петербурге гордятся попыткой взрастить на родной почве что-то похожее на Вагнера — навроде русского шампанского, кисловатого, но куда более забористого, чем оригинал. Но здесь, в Вене, концертные организации ориентируются на приличную музыку, и мы имеем все поводы протестовать против столь дурно пахнущего дилетантизма».

Эдуард Ганслик. 1872 год

Сен-Санс

«Сен-Санс сочинил больше дряни, чем любой из известных композиторов. И это худший род дряни, самая дрянная дрянь на свете».

Saturday Review, Лондон, 19 февраля 1898 года

Скрябин

«Скрябин находится в плену иллюзии, свойственной всем невротичным дегенератам (неважно, гениям или обычным идиотам), что он расширяет границы искусства, усложняя его. Но нет, этого ему не удалось — напротив, он сделал шаг назад».

Musical Courier, Нью Йорк, 25 марта 1915 года

«„Прометей“ Скрябина — сочинение некогда приличного композитора, заболевшего умственным растройством».

Musical Quarterly, июль 1915 года

«Бесспорно, в музыке Скрябина есть некоторый смысл, но и он избыточен. У нас уже есть кокаин, героин, морфин и бесчисленное количество сходных препаратов, не говоря уж об алкоголе. Этого более чем достаточно! Зачем превращать еще и музыку в духовный наркотик? Восемь бренди и пять двойных виски ничем не хуже, чем восемь труб и пять тромбонов».

Сесил Грей. «A survey on contemporary music», 1924

Стравинский

«Стравинский совершенно неспособен к формулированию собственных музыкальных идей. Но он вполне способен на то, чтобы ритмично бить в барабан в своем варварском оркестре, — это единственная живая и реальная форма в его музыке; тот примитивный род повторения, который прекрасно удается птицам и малым детям».

Musical Times, Лондон, июнь 1929 года

«Представляется вполне вероятным, что большей части музыки Стравин­ского — если не всей — суждено скорое забвение. Громадное влияние „Весны священной“ уже выветрилось, и то, что на премьере казалось первыми отсве­тами вдохновляющего огня, быстро превратилось в тускло тлеющую золу».

New York Sun, 16 января 1937 года

Чайковский

«Русский композитор Чайковский — без сомнения не истинный талант, а раздутая величина; он одержим идеей собственной гениальности, но не обладает ни интуицией, ни вкусом… В его музыке видятся мне вульгарные лица дикарей, слышится ругань и ощущается запах водки… Фридрих Фишер как-то выразился про некоторые картины, что они так отвратительны, что от них воняет. Когда я слушал Скрипичный концерт г-на Чайковского, мне пришло в голову, что бывает и вонючая музыка».

Эдуард Ганслик. Neue Freie Presse, Вена, 5 декабря 1881

«Есть люди, которые постоянно жалуются на свою судьбу и с особым пылом рассказывают о всех своих болячках. Именно это я и слышу в музыке Чайковского… Увертюра к „Евгению Онегину“ начинается с хныканья… Хныканье продолжается и в дуэтах… Ария Ленского — жалкое диатоническое поскуливание. В целом же опера — неумелая и мертворожденная».

Цезарь Кюи. «Неделя», Санкт-Петербург, 5 ноября 1884 года

«Пятая симфония Чайковского — сплошное разочарование… Фарс, музыкальный пудинг, заурядна до последней степени. В последней части калмыцкая кровь композитора берет над ним верх, и сочинение начинает напоминать кровавый забой скота».

Musical Courier, Нью-Йорк, 13 марта 1889 года

Шостакович

«Шостакович — без сомнения, главный сочинитель порнографической музыки в истории искусства. Сцены из „Леди Макбет Мценского уезда“ — это воспе­вание того сорта пошлости, которую пишут на стенах сортиров».

New York Sun, 9 февраля 1935 года

«Девятая симфония Шостаковича заставила автора этих строк покинуть зал в состоянии острого раздражения. Слава Богу, на этот раз обошлось без грубой помпезности и псевдоглубин, характерных для Шестой и Восьмой симфоний; но им на смену пришла мешанина из цирковых мелодий, галопирующих ритмов и устаревших гармонических вывертов, напоминающих лепет не по годам развитого ребенка».

Tempo, Лондон, сентябрь 1946 года

Шуман

«Напрасно мы вслушивались в „Allegro. Op. 8“ Шумана в надежде найти мерное развитие мелодии, гармонию, которая продержалась бы хотя бы такт, — нет, одни только сбивающие с толку сочетания диссонансов, модуляций, орнаментаций, одним словом, настоящая пытка».

Iris, Берлин, 4 марта 1836

Шопен

«Весь корпус сочинений Шопена представляет собой пеструю смесь напыщенных гипербол и мучительной какофонии. <…> Остается лишь догадываться, как Жорж Санд может тратить драгоценные минуты своей восхитительной жизни на такое артистическое ничтожество, как Шопен».

Musical World, London, октябрь 1841 года

«Невозможно представить, чтобы музыканты — кроме разве что тех, кто обладает болезненной тягой к шуму, скрежету и диссонансам, — могли всерьез наслаждаться балладами, вальсами и мазурками Шопена».

Dramatic and Musical Review, Лондон, 4 ноября 1843 года

Источник

Жми «Нравится» и получай только лучшие посты в Facebook ↓

«Отвратительная мерзость»: как великих композиторов ругали современники